Богоугодное дело случилось в станице Архонской. Решением Собрания представителей станицы улица Далибанды была переименована в честь архимандрита Матфея (Мормыля). Тем самым архонцы отдали дань уважения своему знаменитому станичнику, регенту хора Троице-Сергиевой лавры, скончавшемуся 15 сентября 2009 года на 72-м году жизни. Бесконечно преданный возложенному на него послушанию, даже будучи уже пожилым человеком, до последних дней он находил в себе силы подняться с одра болезни, чтобы управлять хором, провести очередные спевку или лекцию.
Имя отца Матфея хорошо известно не только специалистам по церковной музыке, священникам, светским музыкантам. Для многих людей как в нашей стране, так и во всем мире русское церковное пение ассоциируется именно со звучанием хора Троице-Сергиевой лавры. Более 30 лет отец Матфей руководил хором обители Святого преподобного Сергия, игумена Земли Русской. За это время им была создана своя школа церковного пения, переложено большое количество песнопений на распевы, которые принято считать Лаврскими. Сотни учеников московских семинарии и академии пели под его началом. Многие из них, являясь в настоящее время священниками и архиереями, в разных местах страны и мира продолжают дело своего учителя — несут людям и Богу красоту православного пения.
Архимандрит Матфей, в миру Лев Васильевич Мормыль, родился в североосетинской казачьей станице Архонской. Его род значится в числе ее основателей. Дед отца Матфея Максим Константинович отличился на фронтах Первой мировой войны и был награжден Георгиевскими крестами 4-й и 3-й степеней. В 1930-е годы он был репрессирован и сослан. Отец батюшки Василий Максимович пропал без вести на фронте в 1942 году.
Отец Матфей рос в благочестивой, православной и певческой семье. Среди его предков были монашествующие. Например, дедушкина сестра (по линии матери) матушка София была монахиней в монастыре Св. великомученика Георгия на Куре, около города Георгиевска.
В своем роду отец Матфей представлял уже четвертое поколение певчих. Его мама до преклонных лет пела на клиросе. Дедушка Лев Григорьевич Троценко служил в местном станичном церковном хоре, затем оказался в конвое наместника Кавказа графа Воронцова-Дашкова. При конвое был и знаменитый мужской хор, которым руководил сунженский казак Михаил Колотилин. Дедушка отца Матфея был его помощником. Позже он окончил Тифлисскую консерваторию и стал оперным певцом. В 1913 году, как раз в год 300-летия Дома Романовых, он пел партию Ивана Сусанина в «Жизни за царя» Глинки на сцене тифлисской оперы. После революционных событий Лев Троценко оказался в Белой армии Деникина и управлял хором в Пятигорске (этот коллектив состоял из 120 человек). С разгромом добровольческой армии многие уехали, а Лев Григорьевич попал в ссылку, в Сибирь. Вернувшись, стал церковным регентом, за что в 1937 году в возрасте 49 лет был расстрелян на второй день праздника Рождества Пресвятой Богородицы. По отцовской линии в роду Мормылей тоже были монашествующие.
В 1945 году, когда ему было семь лет, Лев Мормыль пошел в храм, на клирос. Стал приобщаться к пению, подсказывал и помогал слепым певчим в станице Архонской – Анне Михайловне Калашниковой и Елене Сергеевне Касьяновой – уже стареньким, обеим за 80, но прекрасно поющим. Был в церкви и хор. В нем участвовали мама Льва Мормыля и те, которых учил его дедушка. Настоятелем храма служил тогда иеромонах Иоасаф Бунделев. В молодости он был монахом обители Святой Троицы во Владикавказе. Отец Иоасаф и направил Льва сначала в Ставропольскую семинарию, а потом в Московскую духовную академию.
Лев Мормыль хотел стать священником, но очень любил клирос. После окончания семинарии владыка Антоний (Романовский) послал его в Ессентуки. Там он служил псаломщиком и регентом на левом клиросе. Затем поступил в Духовную академию, где первые два года пел в хоре. Но не давало покоя желание уйти в монастырь, что и произошло 21 июня 1961 года, и уже 1 августа началась его регентская жизнь в Троице-Сергиевой лавре.
«Знаете, меня больше привлекала не сама система дирижирования, не техника и прочее, а необыкновенная церковная распевность, – рассказывал архимандрит Матфей. – Более всего меня захватывал стиль монастырского пения – голоса слепых певчих, в 1920-е годы певших в хоре с монахинями бывшего Владикавказского монастыря, и отца Иоасафа. Многому меня научила двоюродная сестра моего дедушки Максима матушка Ирина Яковлевна Руденко (она умерла 14 сентября 1972 года схимонахиней Иерофией), одна из главных певчих Покровского монастыря во Владикавказе. На все праздники она приезжала к нам в церковь, при отце Иоасафе немного даже псаломществовала (в 1949 году ее арестовали и сослали в Сибирь, а в 1955-м она вернулась во Владикавказ). Молитвенное пение, распевность – какой это необыкновенный мир, запечатлевшийся в моей памяти с самого детства…».
Иеромонах Тихон, также служивший в хоре, вспоминает, что чувство юмора батюшку Матфея не покидало, наверное, никогда: «Помню поездку в Грецию, когда по дороге мы остановились в болгарской столице Софии и решили навестить там один знаменитый женский монастырь. Приходим, а туда, оказывается, мужчин не пускают, кроме духовника, конечно. Стучим – все впустую. Что делать? «А давайте мы им споем», – предлагает батюшка. И вот мы, шесть десятков не самых хлипких певцов, грянули: «Милосердия двери отверзи нам...». Болгары из окрестных домов повылазили в майках, пижамах, зрелище небывалое, это лучше любого оркестра – матфеевский хор. Инокиня с той стороны двери подбегает, видит в окошко нас, густую бороду отца Матфея, его лицо, известное всему православному миру. Нам со слезами открывают, извиняются. Монастырь небольшой, очень уютный, красивый. Батюшка подарил инокиням частицы мощей, привезенные с собой, а они ни в какую нас отпускать не желают.... То попасть не могли, то еле выбрались...».
«Его творчество было священнодействием, – говорит известный московский регент Алексей Пузаков, руководитель хора Государственной Третьяковской галереи, – он был очень индивидуален и очень убедителен. Создал свой стиль – высокий, музыкальный, духовный и одновременно очень лирический, тонкий. Это был музыкант, личность огромного масштаба, равного которому трудно найти. Его можно поставить в один ряд только с самыми выдающимися церковными музыкантами, такими как Николай Матвеев, а из мастеров ушедшей эпохи – такими как Николай Данилин или Александр Кастальский. Что-то было пророческое в звучании его хора, да и видом своим он напоминал пророка. Что-то было в этом от танца Царя Давида перед ветхозаветным Ковчегом».
«Такие люди рождаются, может быть, раз в сто лет, может быть, раз в тысячу лет, – говорит ректор Московской духовной академии и семинарии архиепископ Верейский Евгений. – Это был самородок, который обладал талантом от Бога и этот талант преумножил. У него не было систематического музыкального образования, но он достиг таких высот в церковном пении! Он работал с людьми, подчас тоже не имеющими музыкального образования, и из них эти таланты вытаскивал наружу».
«Как профессор он был интеллектуальнейшей личностью, – говорит архиепископ Евгений. – Как регент он трудился не покладая рук. По словам ректора, в последний раз архимандрит Матфей дирижировал хором за несколько дней до своей кончины, сидя в коляске. В последние годы он с трудом ходил и дирижировал сидя. Именно так, сидя в кресле, он вдохновенно дирижировал и на интронизации Патриарха Кирилла, а потом, превозмогая сильную боль, пересел из кресла в коляску, на которой обожавшие его студенты повезли к лифту…
На погребении отца Матфея в Свято-Троицкой Сергиевой лавре пели три хора, иногда вместе, пел и народ. Звонили по очереди все колокола, включая самые большие, и колокола Духовской церкви, за алтарем которой и похоронили дорогого и всеми почитаемого батюшку. Архиереев была целая колонна, Успенский собор был переполнен. Непрерывно в течение всех трех часов отпевания народ подходил прощаться. Мало когда можно было видеть такое всенародное участие в богослужении и всеобщее единодушие. По свидетельству очевидцев, это было особое, удивительное лаврское торжество, чтения почти не было, звучали распевы всех восьми гласов – звуки царствовали внутри собора, колокола пели снаружи, каждый отдельно своим уникальным голосом, заканчиваясь мощнейшим аккордом. Как будто все сдавали экзамен начальнику торжества, лежащему посередине прекраснейшего собора. Всеобщая любовь к отцу Матфею оказывалась не только как уникальному музыканту, но и как духовному руководителю и наставнику, имя которого навсегда теперь запечатлено в названии улицы его родной станицы Архонской.
Феликс КИРЕЕВ.
