Пасхальные рассказы. В процессе внутреннего развития и роста Церкви вместе с нею развивались и Пасхальные рассказы. Из числа вторичных формообразующих мотивов Пасхальных рассказов ранней Церкви можно упомянуть следующие: апологетический и полемический.

Первый  возник как реакция общины на сомнения и насмешки (Деян.17,18), с которыми повсюду встречали весть о Воскресении. Для еврейских собеседников выстраивались доказательства, основанные на Писании. Рано возникшему утверждению о том, что пустая гробница объясняется просто тем, что ученики ночью похитили тело, противопоставляли рассказ о страже у гробницы (Мф.27,62-66; 28,11-15).

Второй возник при полемике с докетизмом, как еще большая тенденция материализации телесности Воскресшего Христа. В рассказах, связанных с этим мотивом, Воскресший Христос показывает рубцы на руках и на ногах (Лк.24,39а) и рану на боку (Ин. 20,20), чтобы доказать Свою идентичность с земным Иисусом («это Я сам» – Лк 24,39); во-вторых, Он предлагает потрогать Себя (Лк.24,39б; Ин.20,27 ср. 1Ин.1,1), чтобы убедить в реальности Его тела («ибо дух плоти и костей не имеет» – Лк.24,39). Последние сомнения Воскресший преодолевает тем, что на глазах у учеников ест печеную рыбу, которую они подают Ему по Его же просьбе (Лк.24,41-43).

Напротив, древнейший слой предания отличается тем, что он еще хранит воспоминание о потрясающих, загадочных и таинственных событиях: как открылись у них глаза при преломлении хлеба (Лк.24,35; Ин.21,12-14; ср. Деян.1,4; 10,41), сияние небесного света, фигура на берегу в предрассветных сумерках, внезапное появление в запертом доме, непроизвольно вырывающиеся восхваления Бога, внезапное исчезновение – это черты, в которых нашло свое выражение древнейшее предание. Подобным же таинственным полумраком окутаны древнейшие описания реакции свидетелей: они то не узнают Воскресшего, то их ослепляет небесное сияние, то они думают, что видят призрак. Ужас и страх, неуверенность и сомнение борются с радостью и благоговением. «Никто из учеников не смел спросить его: «Ты кто?», зная, что это Господь» (Ин.21,12). «Увидев его, они пали наземь, некоторые же усомнились» (Мф.28,17). Без всяких прикрас дается признание: «Они от радости (просто) не могли поверить» (Лк.24,41).

Таким образом, евангелисты как бы стремятся во что бы то ни стало оправдать, даже логически объяснить в Пасхальных рассказах то, что для очевидцев было  пережитой, интуитивно понятой истиной, не нуждающейся ни в каком и ни в чьем  обосновании. Ученики были абсолютно уверены в том, что видели Самого Иисуса Христа. Больше сюда добавить нечего. Они снова обрели столь дорогую им личную связь с Учителем, казалось бы, навеки утерянную. А это значило то, что Он простил их, хотя они предали Его «в час испытаний». Теперь они были новыми людьми в новом мире – смелыми, верными, предприимчивыми – и возглавили движение, которое тут же распространилось с невиданной быстротой.

Воскресение Христово в свете Всеобщего Воскресения. Согласно Евангельским свидетельствам ученики непосредственно пережили Воскресение Иисуса Христа, причем не как единственный в своем роде акт власти Божией в один из моментов идущей к концу истории, а как начало эсхатона, то есть конца. Они видели своего Учителя в сиянии света (в славе). Были свидетелями Его воцарения. Следовательно, явления Воскресшего должны были переживаться учениками как события конца времен, окончательным поворотом, началом нового века, наступлением Царства Бога.

Для учеников явления Воскресшего Христа были не изолированными событиями, дающими людям уверенность в будущем воскресении, а непосредственно связаны со многими воскресениями – это само начало эсхатологического Воскресения. День Пасхи, вероятно, с самого начала в кругу самих учеников воспринимался как примета грядущего «Дня Господня», как начало большого Воскресения. Воскресший Христос провозглашен в Новом Завете  «Начатком мертвых», то есть Первенцем, Первым (Воскресшим) из мертвых (1Kop.15,20; Кол 1,18; Откр.1,5), за Которым следуют все святые.

Таким образом, Воскресение Христа – это «первые плоды нового урожая» –  эсхатологического Воскресения в последние времена. Понятие первых плодов было понятно палестинским земледельцам. Это были первые зерна урожая, которые показывали, что он созрел, и пора начинать жатву. Первые плоды – это не сам урожай, но обещание урожая. По сути дела это начало его сбора. Жатва уже началась: зерно собирают.

В подтверждение этого прежде всего нужно упомянуть Матфеево предание: «И вот, завеса храма разорвалась сверху донизу надвое; и земля потряслась; и камни раскололись; и гробницы открылись; и многие тела усопших святых восстали; и выйдя из гробниц по восстании Его, вошли они в святой город и явились многим» (Мф.27,51-53).
Здесь среди чудесных событий, вызванных смертью Иисуса Христа, упоминается открытие гробниц и воскрешение многих тел усопших святых и добавлено, что после Воскресения Христова воскресшие святые вошли в святой город Иерусалим и явились многим. В этом древнейшем предании сохранилось еще кое-что от настроения первых Пасхальных дней: земля сотрясается (ср. Евр.12,26; Отк.6,12; 8,5), мертвые встают, налицо перемена мира. Ученики были убеждены в том, что являются свидетелями начала нового мира и Всеобщего Воскресения. Все это могло значить только одно: что они уже пережили Парусию, то есть то, что позже Церковь назовет Вторым Пришествием Иисуса Христа.

Не будет преувеличением сказать, что только в свете этого вывода становится понятной религиозная жизнь первохристианской Церкви. Ведь для древнейшей общины верить – значило уже здесь и теперь жить в мире, завершающем свое ветхое существование. Верующий присутствует на Пасхе времен спасения, говорит допавловская пасхальная аггада (1Кор.5,7-8); он вырван из развращенного, обреченного на гибель рода (Деян.2,40); спасается в волнах Всемирного потопа (1Пет.3,20) и снова проходит сквозь море (1Кор.10,1-11); он – вновь сотворенный. Эти и многие похожие на них эсхатологические утверждения говорят о том, что в начале истории Церкви стоял реальный опыт наступления нового мира Божиего.

Явления Воскресшего Христа ученикам происходили в ограниченный период времени (от нескольких дней до нескольких месяцев) и в ограниченном месте (в Галилее и Иерусалиме). Однако весь Новый Завет и христианство в целом свидетельствуют о том, что реальное присутствие Господа Иисуса Христа в мире вовсе не прекратилось, когда закончились явления Воскресшего. Неповторимые и короткие встречи с Ним дали начало новым отношениям между людьми, которые и оказались вечными. Евангелисты Лука и Иоанн намекают на смысл новых отношений, повествуя о том, как Воскресший Христос дал хлеб Своим ученикам и был познан ими в преломлении хлеба.

Явление Воскресшего в преломлении хлеба (Лк.24,13-35). Как и многие другие рассказы, образующие особый материал Луки, повествование о явлении Воскресшего Христа на пути в Эммаус несет печать авторского стиля и обладает исключительными литературными достоинствами. Очевидна формальная близость его к рассказу о насыщении пяти тысяч (Лк.9,12-17) и в особенности – к эпизоду с обращением эфиопского евнуха в Деян.8,26-40. В обоих совпадают мотивы путешествия, неведения Писания, истолкования Страстей Христовых по Писанию, просьба к Истолкователю побыть еще некоторое время, совершения Таинств (Евхаристии в первом случае и Крещения во втором) и внезапного чудесного исчезновения истолкователя. Мотивы внезапного появления, трапезы и объяснение Страстей по Писанию присутствуют и в следующем рассказе об иерусалимском явлении (Лк.24,36-48).

Если Марк локализовал явления Воскресшего в Галилее, то Лука помещает все Его три явления в Иерусалиме (Лк.24,36-49)  и его окрестностях (Лк.24,50-53). Это делает теснее связь со Страстями. Более того, тем самым Лука может закончить Евангелие в том месте, где оно начиналось – в городе, который символизирует иудаизм (Лука подчеркивает, что и при рождении, и при смерти Христа все делалось по Закону; от начала жизни и до ее конца Иисус Христос жил в рамках иудаизма).   Как отмечают многие библеисты, у Луки все представлено с точки зрения истории спасения. Более того, он постоянно комментирует события, выявляя их с точки зрения исполнения пророчеств (Лк.24,5-7; 25-27; 44-47). И, наконец, создает картину серьезной борьбы между верой в реальность Воскресения и сомнениями учеников.

При рассмотрении в более широком смысле этого рассказа в нем обнаруживается еще несколько тем. Как часто бывает у Луки, структура повествования определена географией. В данном случае путь из Иерусалима означает поражение, а возвращение в Иерусалим – свидетельство об Иисусе Христе и торжество. «На пути» происходит полный поворот в осмыслении событий благодаря наставлению Воскресшего Христа. Суть рассказа – реальность Воскресения, причем в Лк.24,28-32 создается кульминация не только этого эпизода, но и всего повествования о пустой гробнице (Лк.24,1-12). Реальность этого события в особенности подчеркивается ссылкой на исполнившееся пророчество (Лк.24,25-27), причем Воскресший показывает, что Он не только великий пророк (как говорят о Нем путники в Лк.24,19), но и Сам является воплощением пророчества о Страдавшем и Торжествующем Мессии.

В тексте понимание путников сопровождается использованием мотива неузнавания, а затем узнавания Иисуса Христа. В первой половине рассказа они «удержаны от узнавания», и это напоминает, что ученики нуждаются в Божественном Откровении для того, чтобы понять предсказания о Страстях (Лк.9,45; 18,34). Несомненно, так читатель подготавливается к сцене, в которой «открылись у них глаза»  при провозглашении Слова (Лк.24,25-27, 32) и преломлении хлеба: «И они рассказали о том, что было в пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба» (Лк.24,35).

Таким образом, это событие готовит к (евхаристическому) преломлению хлеба в христианской общине, описанной Лукой в книге Деяний. Преломление хлеба Воскресшим Христом вместе с другими как допасхальными, так и  послепасхальными трапезами Иисуса Христа со Своими учениками (Деян.10,41) лежит в основе христианской веры в присутствие Воскресшего Христа на евхаристическом пире. Преломление хлеба воплотило для учеников Иисуса Христа самый смысл христианского общения и остается таковым для нас и по сей день.
Поэтому Таинство Евхаристии ни в коем случае нельзя считать изолированным событием, но одним из звеньев в длинной цепи трапез Иисуса Христа со Своими учениками, трапез, которые они продолжали и после Пасхи. Эти застолья с Иисусом Христом, которые так шокировали фарисеев и книжников, ибо Он не отказывал в них никому, даже явным грешникам, и в которых выражалось главное содержание Его вести – безграничное милосердие Отца, были прообразом Мессианской трапезы времен спасения.

Присутствие Воскресшего в Евхаристии. Совершая воспоминание Иисуса Христа посредством Евхаристических Хлеба и Чаши, ученики не столько смотрели назад, на случившееся событие в прошлом, сколько осуществляли и воплощали, являли и провозглашали это событие заново «здесь и теперь».

В библейском смысле воспоминание есть не просто память о прошедшем когда-то событии,  –  оно несет более экзистенциальный (личностный) и жизненный смысл, то есть воспоминание – это жизнь здесь и сейчас в соответствии с Воспоминаемым, это внутреннее соединение, это знание, принятие, а также переживаемый опыт этого принятия и внутреннего соединения.

Таким образом, самоотдача Иисуса Христа в Своей смерти, Его жертва в «Трапезе Господней» становилась присутствующей и живой, потому что жертва Христова – всесовершенная и вечная, всегда присутствующая в мире (Евр.7,24-25; 1 Петр.1,19-20; Рим. 16,25; Еф.1,4), и поэтому Евхаристия не есть поминальная служба по умершему основателю общины и вообще не поминальная служба, а живое, радостное и непосредственное общение с Живым и Воскресшим Иисусом Христом.

Первые христиане с нетерпением ожидали пришествия своего Учителя и Господа (ср. 1 Кор.16,22; Откр.1,7; 22,20). И когда собирались для Евхаристии, это ожидание, естественно, обострялось. Апостол Павел приводит победный литургический возглас первых христиан на арамейском языке: «Маран афа» – «Господь грядет», или «Марана фа» – «Господь наш, гряди» (1Kop.l6.22).

Когда над Хлебом и Чашей возносили благодарение и собравшиеся члены церковной общины приступали к еде и питию, Распятый и Воскресший Иисус Христос невидимо находился среди них, но уже не по плоти, и тем более не в кусочках мяса, а в Духе Святом, потому что, «если мы и знали Христа по плоти, то теперь уже не знаем» (2Кор.15,16),  и «Дух животворит, плоть не приносит никакой пользы» (Ин.6,63).

Воскресший Христос не ушел, Он с нами, а где Он – там и Царство Божие. И поэтому Евхаристия как раз и является предвкушением этого Царства. Участие в ней, и это очень важно, дает возможность узнать и пережить радость от встречи с Воскресшим Христом: «И было, когда Он возлег с ними, то, взяв хлеб, благословил и, преломив, дал им, и у них открылись глаза, и они узнали Его, и Он стал невидим для них» (Лк.24,30; Ин.21,12).

В Евхаристии происходит реальное общение (1Кор.10,16-22) с Распятым и Воскресшим Господом Иисусом Христом. Живой и Воскресший Христос, присутствующий в церковной Евхаристии, невидимо главенствует в ней, Он, отдающий Себя причастникам в виде сошедшего с Небес «Хлеба жизни» (Ин.6,51,58), Сам находится на Небесах с плотью  Своею, Духом же пребывает везде. Он в вечности приносит на Небесный Алтарь Жертву, Которая есть Он Сам (1 Петр.1,19-20).
Поэтому это постоянное и новое бытие Воскресшего для нас и с нами яснее всего выражается в Евхаристии, в которой Иисус Христос предает Себя за нас и нам открывается.

Таким образом, Воскресение означает не что иное, как то, что Христос, существуя всей Своей Личностью в Боге и от Бога, постоянно, по-новому и Божественным образом пребывает в полноте среди мира, среди нас и с нами «до конца века» (Мф.28,20). Через Воскресение Иисуса Христа «часть мира» окончательно достигла Бога и была Богом принята в Свое Лоно.

Диакон Виктор МЕЛЬНИК.