Детство и юность его прошли в атмосфере музыкальной и интеллектуальной Москвы. В доме бывал Л.Толстой. В 1891–1899 гг. Борис учился в гимназии. Здесь у него пробудился интерес к поэзии, в особенности к французской и старшим русским символистам (Бальмонт, Брюсов, Мережковский). Юноша увлекся Шопенгауэром и буддизмом. Осенью 1895 г. он стал писать стихи. Формирование творческой личности поэта происходило под влиянием знакомства (1895–1896) с семьей Соловьевых (брата философа Владимира Соловьева Михаила Сергеевича, с сыном которого Сергеем он дружил всю жизнь).
В 1899 г. Борис по настоянию отца поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, увлекался физикой, химией, работал в университетской лаборатории, ему прочили будущее ученого-биолога. Осенью 1899 г. Борис, по его выражению, «всецело отдается фразе, слогу» (Ф.Ницше). Все больше его захватывало литературное творчество. В начале 1900 г. он приступил к сочинению «Северной симфонии» (1-я, героическая, окончена в декабре), написанной ритмизованной прозой и стихами, с использованием законов музыкальной композиции. Бугаеву удалось запечатлеть некий условно-фантастический мир, вызывающий у читателя ассоциации с христианским средневековьем. Священник Павел Флоренский назвал «Северную симфонию» поэмой мистического христианства.
Весной 1900 г. состоялась встреча Бориса Бугаева с Владимиром Соловьевым. Под влиянием философа эсхатологические ожидания и софиологические искания Бугаева крепли: он ждал Второго пришествия Спасителя в дни наступавшего столетия: «Приход Христа уже при дверях, нежданное близится с уверенностью», – писал он. Весной 1901 г. Борис увлекся Маргаритой Морозовой; он писал ей письма за подписью «ваш рыцарь» и видел в ней воплощение Души мира, Софии, Лучесветной Подруги. Бугаев был исполнен глубоких противоречий. В марте-августе 1901 г. он создал 2-ю, драматическую симфонию, в которой осмеял крайности мистицизма. М.C.Соловьев и Брюсов напечатали ее под псевдонимом Андрей Белый (придуман Соловьевым). С этим псевдонимом Борис Бугаев и вошел в большую литературу.
В октябре 1901 г. (еще до канонизации преподобного Серафима Саровского) Белый прочитал «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», которая стала его настольной книгой. «Образ Серафима, весь чин молитв его, оживает в душе моей, – писал он, – с той поры я начинаю молиться Серафиму; и мне кажется, что он тайно ведет меня; образ Серафима, как невидимого помощника, вытесняет во мне образ покойного Вл. Соловьева; я весь живу Дивеевым».
В декабре 1901 г. Белый встречается с Брюсовым, Мережковским и Гиппиус. 2-я симфония стала его литературным дебютом (1902), получила высокую оценку в кругу приверженцев символизма, но была отвергнута широким кругом читателей. В 1902 г. он приступил к работе над 3-й симфонией «Возврат» (1905), в которой непреходящий мир духовных сущностей (ноуменов) представлен в контрастном сопоставлении с иллюзорностью земной юдоли. К этому времени относится увлечение поэта Кантом, которого он читает в подлиннике.
28 мая 1903 г. Белый окончил университет, получив диплом 1-й степени. Естественнонаучные познания использовались им в теоретических изысканиях на стыке с гуманитарными науками и богословием. К лету 1903 г. относится его интенсивная работа над сборником «Золото в лазури» (1904), объединившим ранние стихи и лирические отрывки в прозе, а также над статьями «О теургии» (1903) и «Символизм как миропонимание» (1904). В них Белый проповедует символизм как новую ступень культуры – прообраз грядущего религиозного жизнетворчества, выходящего за пределы искусства и восходящего к вершинам самопознания. Такое самопознание для поэта было соединением со Христом, постижением подлинной жертвенности. Белый рассматривал символизм как универсальный синтез духовных исканий христианского Запада и пантеистического Востока.
В сентябре 1904 г. Белый поступил на историко-филологический факультет Московского университета (через 2 года он прекратил обучение). Изучая неокантианство, он увлекся теоретической философией и точным знанием, но вскоре пришел к заключению: точные науки не объясняют мир как целое. Подлинная жизнь раскрывается не через научное знание, а через творческую деятельность, которая «недоступна анализу, интегральна и всемогущественна».
По мере развития революционных событий политический индифферентизм поэта сменяется леворадикальными настроениями. Дошло до того, что в июле 1906 г. в своем имении Серебряный Колодезь Белый агитировал крестьян столь самозабвенно, что на него было полицией заведено дело «О подстрекательстве помещика Б.Н.Бугаева к разграблению собственного имущества». В сентябре 1906 г. Белый выехал в Мюнхен, а затем в Париж, где 22 февраля 1907 г. прочитал лекцию «Социал-демократия и религия», в которой провозгласил единую цель религиозного строительства и социального переворота – создание нового мира.
Возвратившись в Москву, Белый в марте 1907 г. принял участие в разработке программы «Общества свободной эстетики», отстаивая чистоту символизма как литературной школы (цикл статей «На перевале», 1906 – 1909). Творчество помогло ему преодолеть кризис и войти в рабочую колею.
30 июня 1907 г. Белый завершил работу над 4-й симфонией «Кубок метелей» (была начата летом 1902 г.). Он писал: «4-я симфония должна была дать новую, мистически правильную, транскрипцию 2-й: раскрыть подлинную ноту времени – Второе пришествие уже происходит; оно не в громе апокалипсических событий истории, а в тишине сердец, откуда появляется Христос». В этой внешне эффектной, но откровенно еретической интерпретации Белый вновь предвосхищает своего будущего учителя, на этот раз Р.Штайнера, с его учением о Втором пришествии Христа в эфирном теле.
Новую книгу стихов «Пепел» (1909) поэт посвятил памяти Н.А.Некрасова. В ней произошел сдвиг от надмирного к земному; не «золото» и «лазурь» (символы горнего мира), а «свинец облаков», «просторы голодных губерний», кабаки, в которых заливает горе его лирический герой, бродяга и «горемыка». Чувства одиночества и оставленности оттеняются ритмами лихой пляски. Но и в атмосфере уличных митингов (цикл «Город») нет подлинной радости. В рецензии С.Соловьева на «Пепел» прозвучал справедливый упрек: «Характерно, что поэт видит в России все, что видел Некрасов, все, кроме храма, о камни которого бился головой поэт народного горя» (1909).
Повесть «Серебряный голубь» (1910), по замыслу Белого, должна была стать 1-й частью трилогии «Восток или Запад». В ней автор чутко предугадал серьезную опасность для России сектантства, питательной почвой для которого являются народные суеверия и пережитки язычества. Традиционная для русской литературы тема хождения в народ раскрывается здесь как антитеза «почвы» и культуры, противостояния ангельского и бесовского в народной душе. По мнению Н.А.Бердяева (статья «Русский соблазн»), Белый отрицает азиатскую, косную Россию во имя грядущей России, очищенной духовно и нравственно: «В романе А.Белого есть гениальный размах, выход в ширь народной жизни, проникновение в душу России... чувствуется возврат к традициям великой русской литературы, но на почве завоевания нового искусства» (1910). Свою трактовку национально-религиозной самобытности России, не сводимой ни к западнической, ни к славянофильской концепции, Белый изложил в очерках «Россия» (1910), «Трагедия творчества: Достоевский и Толстой» (1911)и др.
Стихотворения 1909 – 1911 гг., собранные в книге «Королевна и рыцари», отразили перемену в мироощущении Белого от пессимизма к поиску нового пути. Этому духовному перелому способствовало сближение с художницей Анной Тургеневой (в 1910 г. она стала женой Белого). Вместе с ней поэт совершил паломничество в Святую землю (декабрь 1910 – апрель 1911), посетив Сицилию, Тунис, Египет, Палестину. Свои впечатления и размышления он изложил в двухтомных «Путевых заметках». 14 апреля 1911 г. Белый записал: «Вчера встречали Пасху в Иерусалиме, у Гроба Господня! Христос воскресе! Что за великолепный город Иерусалим! Как радостно в Иерусалиме; здесь нет никакой профанации. Страшное напряжение чувствуешь у Гроба Господня: арабы, армяне, абиссинцы, копты, католики, греки, мужички... вся эта пестрая толпа радостно возбуждена. У Гроба Господня непрекращающийся Собор Церквей и этот Собор Церквей увенчан одним куполом».
Весной 1912 г. Белый и Тургенева, побывав в Кельне на лекции Штайнера, основоположника антропософии, становятся его приверженцами и следуют за ним в его поездках по Европе. Белый был убежден в том, что в учении Штайнера (которого называл «воин Христов») он обрел воплощение своих духовных интуиций, искомую гармонию между мистическим визионерством и научным знанием. «Розенкрейцерский путь, проповедуемый Штейнером, есть воистину путь чистого христианства», – писал Белый в 1913 г., что красноречиво свидетельствует о его духовных исканиях и заблуждениях.
Последовавшее разочарование Белого в Штайнере объяснялось личными мотивами и не распространялось на его учение. В 1915 г. поэт пишет философское исследование «Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности» (1917), посвященное разбору теории цвета Гете. Штайнер отметил филигранную выработку понятий в книге Белого. Поэт с самого начала был склонен к весьма субъективной и неадекватной интерпретации антропософии. «Чтобы понять мысли доктора о Христе, – писал он, – нужен был путь поста и молчания, и мыслей, и чувств, принимающих крещение». Ему и тогда не был закрыт путь воцерковления, о чем ясно свидетельствуют его слова: «Надо уповать, что можно сподобиться благодати Христовой; будем лучше словами говорить о законе, а дыханием уст взывать к благодати!».
Начало Первой мировой войны Белый воспринял с космополитических и резко антимилитаристских позиций. Для него она стала вопиющим симптомом всеобъемлющего кризиса европейской культуры и цивилизации, о чем он поведал в цикле литературно-философских этюдов «На перевале»: «Кризис жизни» (1918), «Кризис мысли» (1918), «Кризис культуры» (1920), 4-я часть, «Кризис сознания» (1920), осталась неопубликованной.
В августе 1916 г. Белый был призван на военную службу и возвратился на родину; в сентябре он получил отсрочку и до января 1917 г. жил в Москве и Сергиевом Посаде. Февральскую революцию встретил в Петрограде, наивно восприняв ее как предвестие грядущего преображения, революции духа (очерк «Революция и культура», 1917). В стихотворении «Родине» (август 1917) он писал:
И ты, огневая стихия,
Безумствуй, сжигая меня.
Россия, Россия, Россия –
Мессия грядущего дня!
Это отношение проецируется им и на Октябрьскую революцию, о чем свидетельствует поэма «Христос воскрес» (1918), идейно созвучная поэме «Двенадцать» Блока. С 1918 г. Белый участвует в работе литературной студии московского Пролеткульта, становится одним из зачинателей ряда культурных инициатив (с 1919 г. председатель Вольной философской ассоциации в Петрограде), выступает с лекциями, участвует в альманахе «Записки мечтателей» (1919–1921), пишет автобиографическую поэму «Первое свидание» (1921). Эту поэму некоторые исследователи считают вершиной его поэтического творчества. В августе 1918 г. он побывал в Черниговском скиту (близ Сергиева Посада).
С сентября 1919 по март 1920 г. Белый работает в Отделе охраны памятников старины. «Военный коммунизм пережил он, как и все мы, в лишениях и болезнях, – вспоминал Ходасевич. – Ютился в квартире знакомых, топя печурку своими рукописями, голодая и стоя в очередях. Чтобы прокормить себя с матерью, уже больною и старою, мерил Москву из конца в конец, читал лекции в Пролеткульте и в разных еще местах, целыми днями просиживал в Румянцевском музее, где замерзали чернила...
Идеологическая экспансия большевизма, гонения на религию вкупе с обстоятельствами всеобщей разрухи способствовали все более усугубляющемуся конфликту Белого с пореволюционной действительностью; с 1919 г. он предпринимает ряд попыток выехать заграницу. В Духов день, 20 июня 1921 г., начинает писать поэму «Первое свидание» – реквием по своей молодости, по гибнущей России и русской культуре. В сентябре 1921 г. он получил разрешение на выезд и отбыл в Берлин.
Два года, проведенные в Германии, прошли для него под знаком внутреннего кризиса, вызванного разрывом с А.Тургеневой и определенной девальвацией антропософских воззрений. Ходасевич считал, что значение антропософского движения и личности Штайнера Белый явно преувеличивал, он ехал заграницу, чтобы найти поддержку у братьев-антропософов и их вождя, но оказалось, что до России им дела нет.
Решение возвратиться на родину, вызванное чувством недовольства берлинской жизнью, было ускорено общением с Клавдией Васильевой (впоследствии его жена), председателем Московского антропософского общества. В октябре 1923 г. Белый вернулся в Москву. Свои удручающие берлинские впечатления он отобразил в очерке «Одна из обителей царства теней» (1924), который завершается гимном родному Арбату и вновь обретенной Москве.
Общественная ситуация середине
1920-х гг. в СССР не благоприятствовала вхождению Белого в литературный процесс. На отношении к нему сказывалась резко негативная оценка, данная его творчеству Троцким в книге «Литература и революция» (1923), где Белый охарактеризован как покойник, который ни в каком духе не воскреснет...
Поэт оказался в изоляции и чувствовал себя внутренним эмигрантом. Весной 1925 г. он поселился в подмосковном поселке Кучино, где жил до весны 1931 г. Заметным событием в этот период стала постановка во МХАТе в ноябре 1925 г. пьесы «Петербург», написанной на сюжет одноименного романа.
Летние месяцы 1927–1929 гг. Белый провел в Грузии и Армении. Результатом этих поездок стали очерки «Ветер с Кавказа», «Впечатления» и «Армения» (1928). В них поэт впервые пытается сочувственно осмыслить и описать происходящие преобразования. В стремлении найти общий язык с новой действительностью, приемлемые формы контакта с советской литературной средой соединялись искренний порыв и вынужденный компромисс. В глубине души Андрей Белый остался христианином и, как блудный сын, вернулся в отчий дом.
В июле 1933 г., отдыхая в Коктебеле, Белый получил солнечный удар, приведший к тяжелой болезни и послуживший причиной смерти. В некрологе, опубликованном в «Известиях» (9 января 1934) за подписями Б.Пильняка, Б.Пастернака и Г.Санникова, сообщалось: «...умер от артериосклероза Андрей Белый, замечательнейший писатель нашего века, имя которого в истории встанет рядом с именами классиков не только русских, но и мировых...».
Георгий ЮРЬЕВ.
